Подобный же подход мы должны применить по отношению к снам, этим очаровательным произведениям человеческого творчества. Фрейд описывает сон как исполнения желания, предполагая, что значение сна можно прояснить, постоянно переходя от содержания сна к свободным ассоциациям. Ибо, хотя мы знаем, что сон является нашим созданием, его значение обычно для нас непонятно; он как бы приходит из странного собственного мира.
Объяснение сна просто как исполнения желания и сведения его к ряду грубых вербальных символов противоречит самой сущности живого сновидения. Возьмите, например, кошмар.
Конечно, если вы разобьете его на ряд статических кусочков, вы можете изолировать желание, скрытое среди ужасов. Или вы можете подойти ближе к фрейдовскому убеждению, что весь сон является исполнением желания, назвав его скорее прерыванием желания. Но если брать сновидение как таковое, абсурдно называть кошмар в целом исполнением желания.
Сновидение (это относится к любому сну, а не только к кошмарам) скорее является попыткой найти разрешение парадокса. Сон – это произведение искусства, в котором два по видимости несовместимых стремления сопоставлены друг с другом. При кошмаре парадокс не интегрируется. В повседневной жизни парадоксы также остаются неинтегрированными.
Если бы мы могли разрешить наши проблемы в течение дня, нам не нужны были бы сновидения ночью.
Вместо того, чтобы заниматься ассоциациями по поводу сновидения, мы предлагаем нашим пациентам прожить его более интенсивно, чтобы обнаружить скрытый парадокс.
Но чтобы интенсифицировать сон, прожить его вновь, пациент должен быть открыт не только к чисто словесным интерпретациям и к тому, что приходит ему в голову. Он также должен принять ощущения, эмоции и жесты. Пациент может интегрировать сновидение и прийти к разрешению парадокса только посредством идентификации, в том числе с теми аспектами сна, которые являются препятствием.
Большинство психиатрических школ соглашается с тем, что сновидение – это проекция, и что действие сна – это часто попытка разрешить парадокс посредством снятия с себя ответственности за собственные надежды и желания. Сон о том, что враг сновидящего убит кем-то другим,- прекрасный пример этого.
Вот два примера того, как происходит работа со снами. В обоих случаях читатель может заметить, что мы просим пациента отождествиться со всеми частями его сна, постараться обнаружить парадокс и разрешить его.
Первый сон принадлежит молодой женщине: "Я поднимаюсь по лестнице с узелком в руках."-Ее фантазии по ходу того, как она отождествлялась с различными объектами сна, были такими:
" Если я – лестница, кто-то использует меня, чтобы подняться наверх. Это, разумеется мой муж, который очень честолюбив, а сейчас он учится. Он зависит от моих финансов.
Если я узелок,- то это ему приходится меня нести. Он хочет донести меня до того уровня интеллекта, до которого добрался сам.
Здесь мы видим то, что кажется пациентке парадоксом ее жизненной ситуации: она несет груз, который олицетворяет ее мужа и одновременно она сама является грузом.
Во втором сновидении пациент видел во сне мужчину, проталкивающего какой-то мусор, засоривший унитаз в туалете. Он толкал его до тех пор, пока весь туалет не провалился сквозь пол.
Здесь возможно множество интерпретаций; это действие хорошо соответствовало отношению пациента к неприятному. Но вместо того, чтобы интерпретировать его сон, я спросил его, что он мог бы делать, - если бы был человеком из этого сна, - вместо проталкивания застрявшего мусора. Он ответил, что мог бы взять крюк и вытащить то, что засорило унитаз.
Проигрывая это, он представил себе перед глазами весь этот отвратительный мусор. Он почувствовал, что у него сжимается горло, что соответствовало шейке в трубе унитаза. Сжимая горло, он удерживал себя от рвоты, от извлечения наружу того, что вызывало отвращение.
Таким образом стало понятно содержание сна, реальное поведение и симптом.
Лежащий в основе этого парадокс – парадокс интроектора, который проглатывает нечто, что вызывает у него отвращение и должно было бы быть отвергнуто. Кстати его вкус был полностью десенситизирован.
